Я говорю с серьезным лицом, но внутри меня танцуют олени
Законы такого жанра как фанфик требуют от пишущего описания того, о ком пишется фанфик. Чем больше, тем лучше. Я же, поправ все законы и каноны, просто подставила имя Михаэля Драу. Писалось не конкретно про него, но так получилось, что образы совпали.
Приятного прочтения, дорогие мои читатели!
Шагов почти не было слышно – мерный стук каблуков по асфальту перебивало сбивчивое дыхание. Тяжело. Будто небо стало свинцовым и кто-то безжалостно взорвал его динамитом к чертовой матери. А осколки полетели на землю, вниз смертоносным острием. Застряли внутри… Причиняя мучительную, каноническую библейскую боль.
Ах, небесная инквизиция…
Ядерный реактор внутри вот-вот взорвется. читать дальшеВнутренний мир уже в агонии. Торжественная смерть. Наверное, так умирали короли – больно…больно и торжественно. Прелестно-обреченно.
Косой дождь пел похоронный марш.
Поднимаю глаза вверх. Дождь такой холодный, легонько ударяет по щекам, лбу, губам. Внутри все горит, пламя, кажется, лижет небо. Мое небо… Как больно наблюдать последний тожественный закат. Ангелы плачут. И я с ними. О, боги..
То небо, что надо мной, свинцовое, пронзают шпили собора. Тучи, дождь, ночь… Тысячи лет назад стратосфера роняло воду на землю, роняет сейчас и через тысячу лет тоже будет посылать мелкие частички себя земле… Все вернется на круги своя. Только мое небо умрет. А тысячи чужих небес будут сливаться в одно, что машет облачным крылом над головами. Только моего не будет…Каплей в океане больше, каплей меньше…
Господи, господи, господи… Дай только дойти до дома… Прошу…
Горькая усмешка касается губ. МОЙ господь меня предал.
В далекие времена средневековья инквизиция под маской бога, того бога, на которого уповали и молились, сжигала человеческие души. В школьном учебнике по истории была картинка, на которую я, будучи еще школьницей, долго-долго смотрела. Представляла себя на площади…Толпы людей... Растрепанная «ведьма», привязанная к столбу… Она что-то кричит, но я не понимаю языка. Священник зачитывает приговор. Небеса надрывно беззвучно кричат: «Стойте!!! ЗАЧЕМ?!» Яркие всполохи, крики толпы, распятия с которых морщится от боли Христос.
Теперь я чувствую себя ведьмой. Ха-ха-ха…как же мы теперь похожи…Обе жертвы…
Ничего не вижу. Мозг запрограммирован. «Идти домой» Ноги повинуются. Душе уже все равно.
Взрыв.
Пепел.
Все.
Больше нет.
Наконец-то захожу в темный подъезд. Роюсь по карманам в поисках ключей. Куда же они… Рука нащупывает прохладную сталь, которая, что удивительно, с первой попытки попадает в замочную скважину.
Щелчок.
Я дома.
Устало опускаюсь на подставку для обуви, снимаю промокшие насквозь остроносые туфли. Ох, как же я их не люблю. Никогда бы не носила такую пакость, но Ему почему-то нравилась подобная обувь. Поэтому-то я послушно и напяливала на себя этот ужас.
Я вообще все делала, чтоб быть хорошей девушкой. Никогда не докучала звонками, не обижалась, если не хотел гулять. Не просила подарков – для меня праздником было то, что он просто находится рядом. И ничего больше не надо было. Когда мы были вместе, между нами возникала целая вселенная – теплая и такая заманчивая…
Он говорил, что ему не хватало тепла, что все девушки помышляют быть с ним, чтобы сказать «Это он, тот самый!» и вызвать волну зависти всех подруг и недругов, но не пытаются заглянуть внутрь. Говорил, что всегда был один, несмотря на кучу писем от поклонников про то, как они похожи. Влюблялся в тех, кто его не любил, но был рядом только потому, что приятно быть в тени известного человека. Говорил, что поет не потому, что хочет славы, а потому, что иначе свихнется.
Всегда ходил по грани между безумием и обыденностью. Балансировал между светом и тьмой – темный на сцене и светлый по жизни, хоть и с темнотой в душе, он был моим отражением. А я – его… Да что тут говорить, у нас был свой незримый мир, где мы обитали только вдвоем. Этот мир был в нас. И нам обоим было приятнее всего называть его Небом. Оно всегда было серо-фиолетового, немножко пасмурного цвета.
На обычном, человеческом небе, я видела в облаках его портрет, в отражении витрин от меня вечно ускальзывал его точеный профиль…
Похоже, частичка его души жила в моей еще до нашей встречи.
История вообщем-то обыденная, даже говорить не хочется. Услышала песню. Понравилось. Пошла на концерт. Считай влюбилась. И была уверена, что мы – пара, заключенная на небесах.
На концертах никогда не лезла под прожектор, чтобы ОН видел меня. Стояла в стороне, говоря себе, что мы не можем быть вместе, что он человек, а не тот образ, что загадочной тенью скользит по сцене. Но, читая огромное количество интервью, понимала, что отражаюсь в глубине его глаз. Просто знала это и все.
Каково же было мое удивление, когда он ко мне подошел. Ветреный серый день, косой мелкий дождь, безжалостно стучащий по карнизам, запах весенней листвы. Кажется, планета тогда пела. Он просто подошел ко мне на остановке. Просто познакомиться с девушкой. Я, признаться, даже не узнала его сразу. На банальнейшую фразу, можно ли со мной познакомиться, ответила привычно: «А Вам это надо?» Как потом впоследствии он говорил, я тогда посмотрела на него глазами, «в которых плескались солнце вперемежку с дождем, отчаяние и невинность, безысходность и возвышенность.»
Вот так просто сбываются мечты. Мы начали разговаривать про погоду, а потом разговор понесся быстрым громким потоком туда, куда зачастую не доходят разговоры даже давно знакомых людей. Мы пошли гулять по городу, он что-то говорил, размахивая руками, внимательно слушал меня, когда я говорила… Нам пел дождь.
Расставаясь у моего подъезда, он попросил номер. Через пару бессонных ночей, проведенных в абстрактных диалогах по телефону, он предложил мне встречаться.
Мы были вместе четыре месяца.
Я приходила по первому зову, сама никогда не навязываясь. Я видела в нем ЧЕЛОВЕКА. Сценический образ, имя, музыка, журналисты, концерты и поклонники были где-то в другой плоскости. Он не был для меня звездой. Он был для меня тем, с кем мы вместе творили – писали рассказы, в моей мастерской из разных точек рисовали один натюрморт, всерьез обсуждали как бы так перевернуть душное ночное небо и искупаться в нем. Мы вместе летали во снах. Он нередко мне говорил, что мир вокруг такой обыденный и душный, а вместе мы летаем. Я верила. Я тоже летала.
Никаких отношений зависимости, все на равных. Только он для меня все равно был Господом. Со-творцом и одновременно высшим созданием.
Мы даже ни разу не поссорились за то время, что были вместе…
Были… Были – прошедшее время…Все проходит.
Я когда-то читала рассказ про туман, который опускался на окрестности одной деревеньки каждую ночь, превращая близлежащую местность в нереальный, нелепый, как провинциальный карнавал, мир. А как только солнце всходило, туман рассеивался, и случайно заплутавшим путникам открывались обычные поля и леса. Но стоило только тьме лечь на землю, как все снова преображалось в дьявольскую паранойю.
Моя светлая ночь, казалось, продолжалась целую вечность. Но солнце взошло, в очередной раз доказывая обыденное – ничто не вечно. Это солнце превратило карнавал из тумана в пепелище, над которым бьет одинокий колокол.
Он позвонил утром. Сегодня утром. Когда небо над головами прохожих светилось изнутри, а солнце правило торжественную мессу Жизни. Такое небо какой-то поэт назвал «голубень». Мое небо пело в унисон с теплым утренним ветром и голубым небом.
Был немногословен. Спросил о планах на день и пообещал, что подъедет в центр города, что надо поговорить. Я спрашивала, что случилось, а он спокойно отвечал, что все в полном порядке и что надо бы увидеться.
К обеду на небе сгустились тучи. К вечеру небо накрылось свинцовым одеялом. Начал моросить дождик.
Я села к нему в шикарную машину, которую мы вместе редко когда радовали своим вниманием, предпочитая долгие пешие прогулки. Даже ночью мы любили гулять по опустевшему городу пешком, слушать дождь, глядеть, как купаются блики от фонарей в рябых лужах, угадывать мелодию в шуме мокрой листвы…
Разговор был недолгим. Он был любезен и приветлив. Довез меня до библиотеки, а когда приехали, просты обыденным тоном сказал, что любит другую. Вот так просто, любит другую, со мною все было чудесно, но внезапно вспышка – и все! Сердцу не прикажешь.
Вот так мой Господь казнил меня. Сжег на костре без остатка под немые, исполненные боли, крики ангелов, под шум еще десять секунд назад бывшего нашим, дождя. Принес в жертву своей новой любви. А что я могла сделать?! Святыня моя нашла себе новое счастье, верующему остается только сложить руки на груди, склонить голову и, покорно отойдя в сторону, тихо безропотно наблюдать.
Кажется, я молча кивнула. Вокруг в одночасье выросла глухая стена из прозрачного, но очень плотного ватного стекла.
Вспышка…Атомный взрыв. Взорвали святыню, взорвали небо! Фиолетово-серые куски под гром похоронного марша осыпались вниз…
Я зашла в библиотеку, взяла книгу, а через десять минут, когда вышла на улицу, то его машины уже не было. Осталось только взорванное небо, тягучий густой дым на том месте, где была душа.
Теперь я понимаю ведьму с картинки…Ах, моя милая сестрица, теперь у нас боль общая. Я уже вижу себя на твоем месте, чувствую, как пламя горячим языком лижет платье. Душа в предсмертной агонии изо всех сил остервенело рвется к небу, а ангелы, с бесстрастными восковыми лицами, но живыми глазами, полными слез, молча протягивают руки. Шепот становится криком.
ГОСПОДИ!!!
Еще немного и я начну кричать в голос. Но в квартирке звенящая тишина, которая разрывается той силой, что бушует внутри.
Раздевшись, падаю в кровать.
Лежу, подтянув ноги к подбородку, горячей рукой сжимаю распятие, отправляя все помыслы своему умершему небу. Вера – это все что осталась. Вера – значит боль.
Сон наконец-то накрывает меня крыльями.
Снова одна. И моего ангела-хранителя рядом нет. Отрекся от меня…
Вот она, моя небесная инквизиция!
***
Утро, заглянувшее в мое незашторенное окно, было пасмурным. Серым дымом укутался небосвод, ветер бешено завывал между домами, деревья покорно склонялись перед стихией.
Холодно. Холодно внутри.
Минут сорок просто лежу на кровати, рассматривая потолок. Душа еще издает протяжные стоны, но разум уже чист, как виртуальный лист бумаги. Трещина на потолке похожа на саламандру. Черт, надо делать ремонт.
Я не могу просто так это все оставить. Любовь, чувства и все такое в прошлом. Остался лишь холод.
Мозг работает в ускоренном режиме. Надо что-то делать, надо действовать. Мы расстались слишком быстро и просто, как те, кто знаком только неделю. Он мне не чужой, я ему тоже. Это было слишком, слишком просто!
Похоже, чувства ушли, как уходят крысы с тонущего корабля. Осталось лишь что-то маленькое, словно паучок, но острое, злое и жгучее словно огонь. Начинает перетряхивать изнутри, а глаза будто заливает красной пленкой. Голова гудит словно церковный колокол после хелоуинской вечеринки попов-расстриг. Кровь ускоряет свой ход по венам, разнося по всему телу жгучие колючие шарики. Понимаю, что мною завладело неведанное ранее чувство, губительное, словно дьявольское предложение о продаже души. Не хочу сопротивляться, не буду. Кажется, как вампир, начинаю хотеть крови. Много крови!!!
МЕСТЬ!!!
Все вокруг плывет, ноги не слушаются, но теперь я точно знаю, чего хочу. В голове готов четкий план действий. Еще пару недель назад он говорил, что грядет грандиозная вечерника в одном из самых престижный готических клубов. Очень, очень, очень хорошо! Это как раз сегодня, а у меня там знакомые охранники.
Губы обнажают клыки. Кажется, сам Люцифер поселился во мне. Чудесно! Просто прекрасно!!! Язык облизывает губы. Оооо…кажется, на них появился солоноватый привкус. Крооооввввь….
Подхожу в музыкальному центру и включаю Theatres Des Vampires. Эта музыка как нельзя кстати. Ох, мой маленький гот, погоди, мамочка уже идет. Кружась, подхожу к полке, открываю хрупкую стеклянную дверцу и вытаскиваю на свет револьвер. Проверяю обойму. В глазах начинают пляску огоньки. Заряжен! Заряжен!!!
Дикий, совершенно не мой смех, изливается из горла. О, пленящее садкое безумие!
Надеваю длинную черную юбку, которую моя маленькая знаменитость так любит, зашнуровываю корсет. Револьвер, подарок покойного отца на двадцатилетие, резинкой накрепко прикреплен к ноге.
Вызываю такси.
В прихожей натягиваю киллаграммовые стилы. Изо всей силы пинаю остроносые туфли. Черта с два, ты же гот, тогда почему тебя так нравится это замшевое убожество! Ненавистная обувь еще раз получает пинок – никогда больше не надену!!! Ненавижу!
Из гостиной еще несется грохот музыки. Не буду выключать. Пусть играет… Внимательно оглядываю прихожую, стараясь запомнить каждый уголок. Наверное, я сюда больше не вернусь. Расставания лучше не затягивать, иначе в душе начинается тягучий реквием по прошлому, который ухудшает итак не лучшее состояние.
Дверь на ключ даже не закрываю. А зачем? Вслед несется «Lady in Black»
Решительно направляясь вниз по ступенькам. Колотун сменяется решимостью. Не уйдешь, моя инфернальная радость!
Водитель время от времени с интересом поглядывал в смотровое зеркало. Кажется, его взгляд скользил по тугому корсету. Урод…
Дождь закончился, и солнце послилось на асфальте, разбрасывая в глаза прохожим яркие блики. Машина, веером разбрасывающая брызги, летела сквозь потоки ей подобных, несла меня в пункт назначения…
Я, откинувшись на заднем сидении, прикрыла глаза. Сталь на ноге нагрелась. Хорошо.
Из клуба уже неслась музыка, вокруг толпилось множество готической молодежи. Пришли повеселиться, увидеть моего принца. Ну-ну…
Дворами направляюсь к запасному выходу для персонала. Мой бывший однокурсник делал проект этого здания, наша контора занималась строительством, поэтому я его знаю наизусть.
Около двери никого нет. Дергаю ручку и тяну на себя. Поддается. Открываю и проскальзываю внутрь. Никого! Что ж, очень даже хорошо – полезные знакомства не понадобились.
Поплутав по коридорам и встретив только растрепанного уборщика, выхожу в главный зал. Вокруг движущееся в одном темпе море тел. Все пространство заполняет музыка, басы сотрясают тело. «La Dance Macabria des Vampires». Обожаю! Диджей, спасибо!
Внимательно оглядываюсь по сторонам. Зал сам по себе не очень-то большой, но при таком скоплении народа сложно что-то рассмотреть.
Минут пятнадцать просто стою, разглядывая замысловатую публику, и не двигаюсь с места. На это есть одна, но веская причина – он должен появиться на сцене, а она как раз на таком расстоянии, что не совсем близко, но и не настолько далеко, чтобы я могла промахнуться. Я не мастер спорта по стрельбе, но пять лет профессиональных занятий в отрочестве не прошли даром. Только сейчас не могу одного понять, зачем же художнику умение стрелять? Тем более профессионально? Ведь умение держать в руках оружие подразумевает собой готовность применять свое умение на практике, а художник это в первую очередь творец, а не тот, кто уничтожает.
Что ж, мой милый прекрасный гот, если повезет, то сегодня художник превратится в ликвидатора…
Через двадцать минут на сцене появляется ОН. В черном френче, с распущенными пушистыми волосами, с белыми линзами в прекрасных глазах цвета поющего неба.
Михаэль…О, мой предатель!
Толпа взрывается криками, визгами и аплодисментами.
Секунда длится вечность. Мое оружие уже наготове, курок плавится от напряжения, рука вытянута вперед, но меня никто не видит – густая тень от балкончика скрывает мою стать.
Как они тебя хотят, прекрасное создание света и тьмы…
Ты гордо шествуешь к середине сцены, словно принц. И все таки как ты красив!
Прости…
Ты сам, сам выбрал это…
Прицеливаюсь и нажимаю на курок. Выстрел бесследно растворяется в шуме толпы.
Секунда…ты замираешь и падаешь. Я целилась в сердце…
Разворачиваюсь и убегаю в тот коридор, из которого попала сюда. Краем глаза успеваю заметить, как к тебе кинулся клавишник. Паства в ужасе кричит «Драу!!!» Меня же никто не заметил.
Сам, сам, сам виноват!
Ноги не чувствуют земли, кажется, я лечу над ней.
Толкаю дверь, поток свежего ветра подхватывает мои волосы. Убегаю прочь.
Тебя нет в этом мире. Мне теперь здесь тоже не место.
Если человек уже нашел того, с кем его обручили небеса, то один жить больше не сможет.
Ноги несут меня через несколько кварталов - там есть прекрасный обрыв, с которого мы с тобой так любили смотреть на реку. Ничего уже не хочу, слезы застилают глаза, душа замерзла. Вместе мы были, вместе и умрем…
Орудие убийства все еще у меня в руках.
Последние дома улицы проносятся мимо. Впереди простор.
Сбегаю с асфальта и, путаясь в высокой траве, несусь по направлению реки. Вот и блестящая водная гладь, расплавленной сталью блестящая в лучах солнца.
Деревья на том берегу стремительно приближаются. Я не сбавляю скорость, а наоборот, бегу еще быстрее. Под высоким обрывом острые, словно лезвие, камни. Мелководье.
Я не останусь.
Родной мой, я уже иду к тебе! Осталось совсем немного!!!
Край.
Секунда и ветер обнял меня пряными потоками, треплет волосы. Хочется петь! Свобода!
Небо распахивает объятия.
Лечу вверх. К тебе.
Приятного прочтения, дорогие мои читатели!
Шагов почти не было слышно – мерный стук каблуков по асфальту перебивало сбивчивое дыхание. Тяжело. Будто небо стало свинцовым и кто-то безжалостно взорвал его динамитом к чертовой матери. А осколки полетели на землю, вниз смертоносным острием. Застряли внутри… Причиняя мучительную, каноническую библейскую боль.
Ах, небесная инквизиция…
Ядерный реактор внутри вот-вот взорвется. читать дальшеВнутренний мир уже в агонии. Торжественная смерть. Наверное, так умирали короли – больно…больно и торжественно. Прелестно-обреченно.
Косой дождь пел похоронный марш.
Поднимаю глаза вверх. Дождь такой холодный, легонько ударяет по щекам, лбу, губам. Внутри все горит, пламя, кажется, лижет небо. Мое небо… Как больно наблюдать последний тожественный закат. Ангелы плачут. И я с ними. О, боги..
То небо, что надо мной, свинцовое, пронзают шпили собора. Тучи, дождь, ночь… Тысячи лет назад стратосфера роняло воду на землю, роняет сейчас и через тысячу лет тоже будет посылать мелкие частички себя земле… Все вернется на круги своя. Только мое небо умрет. А тысячи чужих небес будут сливаться в одно, что машет облачным крылом над головами. Только моего не будет…Каплей в океане больше, каплей меньше…
Господи, господи, господи… Дай только дойти до дома… Прошу…
Горькая усмешка касается губ. МОЙ господь меня предал.
В далекие времена средневековья инквизиция под маской бога, того бога, на которого уповали и молились, сжигала человеческие души. В школьном учебнике по истории была картинка, на которую я, будучи еще школьницей, долго-долго смотрела. Представляла себя на площади…Толпы людей... Растрепанная «ведьма», привязанная к столбу… Она что-то кричит, но я не понимаю языка. Священник зачитывает приговор. Небеса надрывно беззвучно кричат: «Стойте!!! ЗАЧЕМ?!» Яркие всполохи, крики толпы, распятия с которых морщится от боли Христос.
Теперь я чувствую себя ведьмой. Ха-ха-ха…как же мы теперь похожи…Обе жертвы…
Ничего не вижу. Мозг запрограммирован. «Идти домой» Ноги повинуются. Душе уже все равно.
Взрыв.
Пепел.
Все.
Больше нет.
Наконец-то захожу в темный подъезд. Роюсь по карманам в поисках ключей. Куда же они… Рука нащупывает прохладную сталь, которая, что удивительно, с первой попытки попадает в замочную скважину.
Щелчок.
Я дома.
Устало опускаюсь на подставку для обуви, снимаю промокшие насквозь остроносые туфли. Ох, как же я их не люблю. Никогда бы не носила такую пакость, но Ему почему-то нравилась подобная обувь. Поэтому-то я послушно и напяливала на себя этот ужас.
Я вообще все делала, чтоб быть хорошей девушкой. Никогда не докучала звонками, не обижалась, если не хотел гулять. Не просила подарков – для меня праздником было то, что он просто находится рядом. И ничего больше не надо было. Когда мы были вместе, между нами возникала целая вселенная – теплая и такая заманчивая…
Он говорил, что ему не хватало тепла, что все девушки помышляют быть с ним, чтобы сказать «Это он, тот самый!» и вызвать волну зависти всех подруг и недругов, но не пытаются заглянуть внутрь. Говорил, что всегда был один, несмотря на кучу писем от поклонников про то, как они похожи. Влюблялся в тех, кто его не любил, но был рядом только потому, что приятно быть в тени известного человека. Говорил, что поет не потому, что хочет славы, а потому, что иначе свихнется.
Всегда ходил по грани между безумием и обыденностью. Балансировал между светом и тьмой – темный на сцене и светлый по жизни, хоть и с темнотой в душе, он был моим отражением. А я – его… Да что тут говорить, у нас был свой незримый мир, где мы обитали только вдвоем. Этот мир был в нас. И нам обоим было приятнее всего называть его Небом. Оно всегда было серо-фиолетового, немножко пасмурного цвета.
На обычном, человеческом небе, я видела в облаках его портрет, в отражении витрин от меня вечно ускальзывал его точеный профиль…
Похоже, частичка его души жила в моей еще до нашей встречи.
История вообщем-то обыденная, даже говорить не хочется. Услышала песню. Понравилось. Пошла на концерт. Считай влюбилась. И была уверена, что мы – пара, заключенная на небесах.
На концертах никогда не лезла под прожектор, чтобы ОН видел меня. Стояла в стороне, говоря себе, что мы не можем быть вместе, что он человек, а не тот образ, что загадочной тенью скользит по сцене. Но, читая огромное количество интервью, понимала, что отражаюсь в глубине его глаз. Просто знала это и все.
Каково же было мое удивление, когда он ко мне подошел. Ветреный серый день, косой мелкий дождь, безжалостно стучащий по карнизам, запах весенней листвы. Кажется, планета тогда пела. Он просто подошел ко мне на остановке. Просто познакомиться с девушкой. Я, признаться, даже не узнала его сразу. На банальнейшую фразу, можно ли со мной познакомиться, ответила привычно: «А Вам это надо?» Как потом впоследствии он говорил, я тогда посмотрела на него глазами, «в которых плескались солнце вперемежку с дождем, отчаяние и невинность, безысходность и возвышенность.»
Вот так просто сбываются мечты. Мы начали разговаривать про погоду, а потом разговор понесся быстрым громким потоком туда, куда зачастую не доходят разговоры даже давно знакомых людей. Мы пошли гулять по городу, он что-то говорил, размахивая руками, внимательно слушал меня, когда я говорила… Нам пел дождь.
Расставаясь у моего подъезда, он попросил номер. Через пару бессонных ночей, проведенных в абстрактных диалогах по телефону, он предложил мне встречаться.
Мы были вместе четыре месяца.
Я приходила по первому зову, сама никогда не навязываясь. Я видела в нем ЧЕЛОВЕКА. Сценический образ, имя, музыка, журналисты, концерты и поклонники были где-то в другой плоскости. Он не был для меня звездой. Он был для меня тем, с кем мы вместе творили – писали рассказы, в моей мастерской из разных точек рисовали один натюрморт, всерьез обсуждали как бы так перевернуть душное ночное небо и искупаться в нем. Мы вместе летали во снах. Он нередко мне говорил, что мир вокруг такой обыденный и душный, а вместе мы летаем. Я верила. Я тоже летала.
Никаких отношений зависимости, все на равных. Только он для меня все равно был Господом. Со-творцом и одновременно высшим созданием.
Мы даже ни разу не поссорились за то время, что были вместе…
Были… Были – прошедшее время…Все проходит.
Я когда-то читала рассказ про туман, который опускался на окрестности одной деревеньки каждую ночь, превращая близлежащую местность в нереальный, нелепый, как провинциальный карнавал, мир. А как только солнце всходило, туман рассеивался, и случайно заплутавшим путникам открывались обычные поля и леса. Но стоило только тьме лечь на землю, как все снова преображалось в дьявольскую паранойю.
Моя светлая ночь, казалось, продолжалась целую вечность. Но солнце взошло, в очередной раз доказывая обыденное – ничто не вечно. Это солнце превратило карнавал из тумана в пепелище, над которым бьет одинокий колокол.
Он позвонил утром. Сегодня утром. Когда небо над головами прохожих светилось изнутри, а солнце правило торжественную мессу Жизни. Такое небо какой-то поэт назвал «голубень». Мое небо пело в унисон с теплым утренним ветром и голубым небом.
Был немногословен. Спросил о планах на день и пообещал, что подъедет в центр города, что надо поговорить. Я спрашивала, что случилось, а он спокойно отвечал, что все в полном порядке и что надо бы увидеться.
К обеду на небе сгустились тучи. К вечеру небо накрылось свинцовым одеялом. Начал моросить дождик.
Я села к нему в шикарную машину, которую мы вместе редко когда радовали своим вниманием, предпочитая долгие пешие прогулки. Даже ночью мы любили гулять по опустевшему городу пешком, слушать дождь, глядеть, как купаются блики от фонарей в рябых лужах, угадывать мелодию в шуме мокрой листвы…
Разговор был недолгим. Он был любезен и приветлив. Довез меня до библиотеки, а когда приехали, просты обыденным тоном сказал, что любит другую. Вот так просто, любит другую, со мною все было чудесно, но внезапно вспышка – и все! Сердцу не прикажешь.
Вот так мой Господь казнил меня. Сжег на костре без остатка под немые, исполненные боли, крики ангелов, под шум еще десять секунд назад бывшего нашим, дождя. Принес в жертву своей новой любви. А что я могла сделать?! Святыня моя нашла себе новое счастье, верующему остается только сложить руки на груди, склонить голову и, покорно отойдя в сторону, тихо безропотно наблюдать.
Кажется, я молча кивнула. Вокруг в одночасье выросла глухая стена из прозрачного, но очень плотного ватного стекла.
Вспышка…Атомный взрыв. Взорвали святыню, взорвали небо! Фиолетово-серые куски под гром похоронного марша осыпались вниз…
Я зашла в библиотеку, взяла книгу, а через десять минут, когда вышла на улицу, то его машины уже не было. Осталось только взорванное небо, тягучий густой дым на том месте, где была душа.
Теперь я понимаю ведьму с картинки…Ах, моя милая сестрица, теперь у нас боль общая. Я уже вижу себя на твоем месте, чувствую, как пламя горячим языком лижет платье. Душа в предсмертной агонии изо всех сил остервенело рвется к небу, а ангелы, с бесстрастными восковыми лицами, но живыми глазами, полными слез, молча протягивают руки. Шепот становится криком.
ГОСПОДИ!!!
Еще немного и я начну кричать в голос. Но в квартирке звенящая тишина, которая разрывается той силой, что бушует внутри.
Раздевшись, падаю в кровать.
Лежу, подтянув ноги к подбородку, горячей рукой сжимаю распятие, отправляя все помыслы своему умершему небу. Вера – это все что осталась. Вера – значит боль.
Сон наконец-то накрывает меня крыльями.
Снова одна. И моего ангела-хранителя рядом нет. Отрекся от меня…
Вот она, моя небесная инквизиция!
***
Утро, заглянувшее в мое незашторенное окно, было пасмурным. Серым дымом укутался небосвод, ветер бешено завывал между домами, деревья покорно склонялись перед стихией.
Холодно. Холодно внутри.
Минут сорок просто лежу на кровати, рассматривая потолок. Душа еще издает протяжные стоны, но разум уже чист, как виртуальный лист бумаги. Трещина на потолке похожа на саламандру. Черт, надо делать ремонт.
Я не могу просто так это все оставить. Любовь, чувства и все такое в прошлом. Остался лишь холод.
Мозг работает в ускоренном режиме. Надо что-то делать, надо действовать. Мы расстались слишком быстро и просто, как те, кто знаком только неделю. Он мне не чужой, я ему тоже. Это было слишком, слишком просто!
Похоже, чувства ушли, как уходят крысы с тонущего корабля. Осталось лишь что-то маленькое, словно паучок, но острое, злое и жгучее словно огонь. Начинает перетряхивать изнутри, а глаза будто заливает красной пленкой. Голова гудит словно церковный колокол после хелоуинской вечеринки попов-расстриг. Кровь ускоряет свой ход по венам, разнося по всему телу жгучие колючие шарики. Понимаю, что мною завладело неведанное ранее чувство, губительное, словно дьявольское предложение о продаже души. Не хочу сопротивляться, не буду. Кажется, как вампир, начинаю хотеть крови. Много крови!!!
МЕСТЬ!!!
Все вокруг плывет, ноги не слушаются, но теперь я точно знаю, чего хочу. В голове готов четкий план действий. Еще пару недель назад он говорил, что грядет грандиозная вечерника в одном из самых престижный готических клубов. Очень, очень, очень хорошо! Это как раз сегодня, а у меня там знакомые охранники.
Губы обнажают клыки. Кажется, сам Люцифер поселился во мне. Чудесно! Просто прекрасно!!! Язык облизывает губы. Оооо…кажется, на них появился солоноватый привкус. Крооооввввь….
Подхожу в музыкальному центру и включаю Theatres Des Vampires. Эта музыка как нельзя кстати. Ох, мой маленький гот, погоди, мамочка уже идет. Кружась, подхожу к полке, открываю хрупкую стеклянную дверцу и вытаскиваю на свет револьвер. Проверяю обойму. В глазах начинают пляску огоньки. Заряжен! Заряжен!!!
Дикий, совершенно не мой смех, изливается из горла. О, пленящее садкое безумие!
Надеваю длинную черную юбку, которую моя маленькая знаменитость так любит, зашнуровываю корсет. Револьвер, подарок покойного отца на двадцатилетие, резинкой накрепко прикреплен к ноге.
Вызываю такси.
В прихожей натягиваю киллаграммовые стилы. Изо всей силы пинаю остроносые туфли. Черта с два, ты же гот, тогда почему тебя так нравится это замшевое убожество! Ненавистная обувь еще раз получает пинок – никогда больше не надену!!! Ненавижу!
Из гостиной еще несется грохот музыки. Не буду выключать. Пусть играет… Внимательно оглядываю прихожую, стараясь запомнить каждый уголок. Наверное, я сюда больше не вернусь. Расставания лучше не затягивать, иначе в душе начинается тягучий реквием по прошлому, который ухудшает итак не лучшее состояние.
Дверь на ключ даже не закрываю. А зачем? Вслед несется «Lady in Black»
Решительно направляясь вниз по ступенькам. Колотун сменяется решимостью. Не уйдешь, моя инфернальная радость!
Водитель время от времени с интересом поглядывал в смотровое зеркало. Кажется, его взгляд скользил по тугому корсету. Урод…
Дождь закончился, и солнце послилось на асфальте, разбрасывая в глаза прохожим яркие блики. Машина, веером разбрасывающая брызги, летела сквозь потоки ей подобных, несла меня в пункт назначения…
Я, откинувшись на заднем сидении, прикрыла глаза. Сталь на ноге нагрелась. Хорошо.
Из клуба уже неслась музыка, вокруг толпилось множество готической молодежи. Пришли повеселиться, увидеть моего принца. Ну-ну…
Дворами направляюсь к запасному выходу для персонала. Мой бывший однокурсник делал проект этого здания, наша контора занималась строительством, поэтому я его знаю наизусть.
Около двери никого нет. Дергаю ручку и тяну на себя. Поддается. Открываю и проскальзываю внутрь. Никого! Что ж, очень даже хорошо – полезные знакомства не понадобились.
Поплутав по коридорам и встретив только растрепанного уборщика, выхожу в главный зал. Вокруг движущееся в одном темпе море тел. Все пространство заполняет музыка, басы сотрясают тело. «La Dance Macabria des Vampires». Обожаю! Диджей, спасибо!
Внимательно оглядываюсь по сторонам. Зал сам по себе не очень-то большой, но при таком скоплении народа сложно что-то рассмотреть.
Минут пятнадцать просто стою, разглядывая замысловатую публику, и не двигаюсь с места. На это есть одна, но веская причина – он должен появиться на сцене, а она как раз на таком расстоянии, что не совсем близко, но и не настолько далеко, чтобы я могла промахнуться. Я не мастер спорта по стрельбе, но пять лет профессиональных занятий в отрочестве не прошли даром. Только сейчас не могу одного понять, зачем же художнику умение стрелять? Тем более профессионально? Ведь умение держать в руках оружие подразумевает собой готовность применять свое умение на практике, а художник это в первую очередь творец, а не тот, кто уничтожает.
Что ж, мой милый прекрасный гот, если повезет, то сегодня художник превратится в ликвидатора…
Через двадцать минут на сцене появляется ОН. В черном френче, с распущенными пушистыми волосами, с белыми линзами в прекрасных глазах цвета поющего неба.
Михаэль…О, мой предатель!
Толпа взрывается криками, визгами и аплодисментами.
Секунда длится вечность. Мое оружие уже наготове, курок плавится от напряжения, рука вытянута вперед, но меня никто не видит – густая тень от балкончика скрывает мою стать.
Как они тебя хотят, прекрасное создание света и тьмы…
Ты гордо шествуешь к середине сцены, словно принц. И все таки как ты красив!
Прости…
Ты сам, сам выбрал это…
Прицеливаюсь и нажимаю на курок. Выстрел бесследно растворяется в шуме толпы.
Секунда…ты замираешь и падаешь. Я целилась в сердце…
Разворачиваюсь и убегаю в тот коридор, из которого попала сюда. Краем глаза успеваю заметить, как к тебе кинулся клавишник. Паства в ужасе кричит «Драу!!!» Меня же никто не заметил.
Сам, сам, сам виноват!
Ноги не чувствуют земли, кажется, я лечу над ней.
Толкаю дверь, поток свежего ветра подхватывает мои волосы. Убегаю прочь.
Тебя нет в этом мире. Мне теперь здесь тоже не место.
Если человек уже нашел того, с кем его обручили небеса, то один жить больше не сможет.
Ноги несут меня через несколько кварталов - там есть прекрасный обрыв, с которого мы с тобой так любили смотреть на реку. Ничего уже не хочу, слезы застилают глаза, душа замерзла. Вместе мы были, вместе и умрем…
Орудие убийства все еще у меня в руках.
Последние дома улицы проносятся мимо. Впереди простор.
Сбегаю с асфальта и, путаясь в высокой траве, несусь по направлению реки. Вот и блестящая водная гладь, расплавленной сталью блестящая в лучах солнца.
Деревья на том берегу стремительно приближаются. Я не сбавляю скорость, а наоборот, бегу еще быстрее. Под высоким обрывом острые, словно лезвие, камни. Мелководье.
Я не останусь.
Родной мой, я уже иду к тебе! Осталось совсем немного!!!
Край.
Секунда и ветер обнял меня пряными потоками, треплет волосы. Хочется петь! Свобода!
Небо распахивает объятия.
Лечу вверх. К тебе.
@музыка: Раммштайн и театрес дес вампирес
@настроение: колбасимся потиху)))
@темы: мое творчество
